Поэт, писатель, переводчик и нобелевский лауреат Борис Пастернак умер 30 мая.
2 июня 1960 года на последней странице «Литературной газеты» мелким шрифтом была опубликована новость: «Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича…»
Утром в день похорон возле касс Киевского вокзала появлялись и исчезали листочки следующего содержания: «Гражданская панихида состоится сегодня в 15 часов на ст. Переделкино».
Многие коллеги Пастернака не пришли на его похороны, считая их «антиправительственной демонстрацией», а некоторые даже после «рекомендации» Союза писателей «не приезжать» все-таки поехали в Переделкино.
Конец Галереи
В электронном каталоге Библиотеки имени Н.А. Некрасова можно найти и заказать разные произведения Бориса Пастернака. Мы решили почитать в этот день воспоминания его родных и друзей, чтобы представить неакадемический портрет автора.
Играл в «выставки» и в «аптеку»
Коноводом и «теоретиком», конечно, был Борис. Но понимание и гутирование смысла игры у нас обоих было одинаковым. Мы оба, каждый на свой риск и страх, рисовали предварительно разные картинки карандашом или цветными карандашами (даже акварелью). Не сговариваясь заранее ни о сюжетах, ни о манере исполнения, мы добивались наибольшего разнообразия. Мы крайне серьезно относились ко всей процедуре. Темы и мотивы были навязаны репертуаром передвижничества — совсем не из юмористических соображений, хотя в воздухе нашей квартиры и пахло достаточно явно идеями новаторства… <…>
Игра же в «аптечное дело» была результатом довольно частых заболеваний простудами брата и меня. Не будучи детьми хилыми или изнеженными, мы все же часто схватывали то, что сейчас именуется гриппом, а в те годы — инфлуэнцей.
Тогда появлялся старый знакомый доктор с небольшим чемоданчиком, всегда один и тот же, веселый и нас смешивший. Он задавал одни и те же вопросы, в одной и той же последовательной трафаретности; мы прекрасно это знали, и потому отвечать было легко и просто. За опросом следовали дела — выстукивание пальцем или молоточком, выслушивание через костяную трубку и — что было наихудшим — засовывание в рот серебряной ложки с просьбой сказать продолжительное «а-а-а».
Игра же состояла в точнейшем исполнении ритуалов — одновременно — больного, доктора и провизора аптеки. <…> Неважно, что деревянные детали строительного ящика — балясины, колонны, брусочки разного сечения — должны были изображать аптечные пузырьки и бутылочки. Важно, что изображались они и обыгрывались как настоящие. <…> …Когда мы сами изготовляли из бумаги сигнатурки и Борис на них выписывал рецепт, то он это проделывал так, что и сигнатурка, и рецепты, и общий вид для нас обоих становились непререкаемо аптечными.
(Александр Пастернак — инженер, архитектор, ученый; младший брат Бориса Пастернака)
Разбрасывал фиалки; болел и не хотел ехать на конгресс писателей
Приближался день золотой свадьбы родителей. <…> …Боря накупил и разбросал по сиявшему сервировкой и закусками обеденному столу пучки первых в этом году фиалок. <…>
<…>
«Я не поеду, — ответил он, — как я могу, если и по московским улицам ходить не в состоянии? Я болен!» Со всей горячностью, ему свойственной, со всем упрямством больного человека он отказывался двинуться куда бы то ни было из санатория, даже узнав, что решение послать его в Париж принято в Кремле. В конце концов ему пришлось сдаться, и последнее его оправдание, что ему не во что одеться, было снято неким должностным лицом, которое поводило его по московским магазинам, купило ему наспех шляпу, пару рубашек, костюм, не слишком хорошо сидевший, и так далее.
— И вот, — закончил Борис, — я должен ехать на этот конгресс, но я неспособен говорить, — как мне в таком состоянии появиться на трибуне?
(Жозефина Пастернак — поэтесса, переводчица, доктор философии; младшая сестра Бориса Пастернака)
Честно признался своему другу известному пианисту, что любит его жену
Генрих Густавович запер дверь и сказал, что ему надо серьезно со мной поговорить. Оказалось, Борис Леонидович приходил сказать ему, что он меня полюбил и что это чувство у него никогда не пройдет. Он еще не представляет себе, как все это сложится в жизни, но он вряд ли сможет без меня жить. Они оба сидели и плакали, оттого что очень любили друг друга и были дружны.
Я рассмеялась и сказала, что это все несерьезно. Я просила мужа не придавать этому разговору никакого значения, говорила, что этому не верю, а если это правда, то все скоро пройдет.
С Пастернаком мы встречались редко, главным образом у Асмусов, где он продолжал часто бывать. Все было очень трудно и сложно. Я чувствовала, что у меня пробуждается грандиозное чувство к нему и что все это жестоко по отношению к моей семье, Асмусам и к его семье.
(Зинаида Пастернак — пианистка; вторая жена Бориса Пастернака)
Неожиданно поцеловал поклонницу в левый угол рта
Я попросила его надписать книгу.
— Сейчас.
Он вышел, потом сердился, что нет чернил у Артема, взял химический карандаш — надписал: «Настоящей Толстой — во имя существа». Спросил: «Вы понимаете, что это значит?» Потом неожиданно поцеловал в левый угол рта. Тревожно спросил: «Может быть нельзя?» Я ответила: «<Прекратите>, вам все можно».
(Татьяна Толстая, псевдоним Татьяна Вечорка— поэтесса, автор исторических романов, переводчица)
Написал Горькому ругательное письмо
Был у меня вчера Пастернак — счастливый, моложавый, магнетический, очень здоровый. Рассказывал о Горьком. Как Горький печатал (кажется, в «Современнике») его перевод пьесы Клейста — и поправил ему в корректуре стихи. А он не знал, что корректура была в руках у Горького, и написал ему ругательное письмо: «Какое варварство! Какой вандал испортил мою работу?» Горький был к Пастернаку благосклонен, переписывался с ним; Пастернак написал ему восторженное письмо по поводу «Клима Самгина»...
(Корней Чуковский — писатель, поэт, переводчик, журналист)
Не любил, когда ему звонили, и мог резко оборвать разговор
Он не любил, когда ему звонили, — звонил сам. Звонил иногда по нескольку раз на неделе. Потом были тягостные перерывы. Никогда не рекомендовался моим опешившим домашним по имени-отчеству, всегда по фамилии.
Говорил он взахлеб, безоглядно. Потом на всем скаку внезапно обрывал разговор. Никогда не жаловался, какие бы тучи его ни омрачали.
(Андрей Вознесенский — поэт, прозаик, публицист)
Гулял по улицам старой Праги и думал о Рильке
— Когда идешь по улицам старой Праги, вероятно, нельзя не подумать о Рильке? — спрашивает Пастернак.
Он хочет знать все о жизни Рильке, о влиянии его творчества на других и говорит о пятидесятилетии поэта, о том, как он написал Рильке и тот ответил ему благодарностью и благословением.
<…>
— Рильке был у нас живым поэтом и в годы революции, — рассказывает Пастернак. — Огромные сугробы лежали на улицах, люди были заняты более важными делами — тут не до уборки снега…
(Фриц Брюгель — австрийский писатель)
Засиживался в библиотеках, считал музыку лекарством от переживаний
Летом 1925 года Пастернак начал писать поэму «Девятьсот пятый год». В то время он вырвался из круга личных тем, легко и охотно занявшись разработкой социального сюжета, увлекшего его. Борис Леонидович углубился в разыскивание исторических материалов, необходимых для работы, очень радовался, если ему удавалось найти нужные сведения в старых журналах, в книгах, в документах. Долгими днями засиживался он в библиотеках, роясь в груде источников, забывая о времени, об усталости, обо всем.
<…>
В то время я еще никуда не выходила. Скованная горем и недомоганием, чуждалась людей, общества, а музыки просто боялась. В тот день сидела над работой, порученной мне Виктором Борисовичем Шкловским: надо было написать брошюру для издательства «Молодая гвардия». Время по договору близилось к концу, и я углубилась в работу. А тут!.. Идти в консерваторию... слушать музыку там, где не так давно было столько радости, счастья... Нет! Это невозможно.
Я наотрез отказалась.
Но Борис Леонидович настаивал, говоря:
— Оля, вы не правы. Идемте. Музыка — лучший сосед всяким переживаниям. Не надо бояться музыки. Она вам поможет.
(Ольга Петровская — поэтесса, переводчица, мемуаристка)
Думал о том, что серьезно огорчит родителей
Я понял только одно, что Борису в родительском доме жить трудно. Ему не хотелось огорчать родителей, а когда-нибудь — так думал он — их придется огорчить. Пока по внешности речь шла о профессии: философское отделение филологического факультета, стихи в будущем обещали не много. Отсюда неприятные разговоры, о которых он иногда мне говорил. Пока в этом доме я бывал не слишком часто. Мы предпочитали встречаться в университете, у Юлиана и в Cafugrec на Тверском бульваре. Борис почти каждый раз читал свои стихи, иногда на клочках бумаги записывал их, а я уносил домой эту добычу и старался понять его.
(Константин Локс — историк литературы, переводчик и педагог)
Хорошо стрелял
Проходил Пастернак и занятия во Всевобуче. Однажды писателей повели в тир, на стрельбы. Самым метким оказался Борис Леонидович. Правда, тут же кто-то пустил слух, что другие ошиблись и тоже стреляли по его мишени. Как бы там ни было, он выглядел молодцом. Нелепы разговоры о его оторванности от жизни и народа...
(Яков Хелемский — поэт, прозаик, переводчик)
Умел и любил слушать
Мою мать арестовали по «аллилуевскому делу», делу вдовы сталинского шурина. Сперва взяли всех друзей вдовы, а по второму заходу загребли знакомых этих друзей, в том числе и мою мать.
<…>
Борис Леонидович умел и любил слушать, и в разные времена мне приходилось подолгу занимать его внимание. Жадно выслушав всю историю ареста, чудовищных обвинений, методов следствия, Пастернак потом, уже немного остыв, выделил, несколько раз переспрашивая, всю цепочку «счастливых совпадений», разделенных в моем не слишком упорядоченном рассказе большими промежутками. И мне показалось, что он нашел в этой цепочке подтверждение какой-то важной для него общей позиции.
(Михаил Левин — доктор физико-математических наук, автор воспоминаний об Андрее Сахарове)
