19 июля — день рождения поэта, драматурга, киносценариста, актера и режиссера Владимира Маяковского (1893–1930).
В электронном каталоге Библиотеки имени Н.А. Некрасова и в «Электронекрасовке» можно найти и заказать разные произведения Маяковского, а также работы исследователей его творчества.
Мы решили почитать в этот день воспоминания его родных и друзей, чтобы составить неакадемический портрет автора.
Конец Галереи
Не очень любил слушать сказки
Сказки его занимали недолго — он просил прочесть что-нибудь «правдушное». Особенно любил Володя стихи. Те, что ему нравились, он просил прочесть два-три раза, запоминал с моих слов и хорошо, выразительно читал наизусть. Я ему говорила:
— Володя, когда ты научишься читать, тогда не нужно будет просить кого-нибудь — будешь читать сам, сколько захочешь.
(Александра Павленко — мать Маяковского)
Любил бросать камни в реку левой рукой
В семь часов на балконе пили чай, и у взрослых начиналась трудовая жизнь. А Оля и Володя придумывали какие-нибудь развлечения или уходили к речке. Там Володя бросал камни в воду и обычно говорил:
— Я левой рукой бросаю, а они дальше летят...
В раннем детстве он больше владел левой рукой, а когда подрос — одинаково правой и левой.
(Александра Павленко — мать Маяковского)
Любил маяки и когда его называли «Володя Маяк»
Приняли нас в Сухуме очень хорошо. Мы много гуляли, осматривали город.
Володю заинтересовал маяк. Ему объяснили устройство и назначение маяка: он далеко светит и указывает путь морякам. Володя поднялся наверх и сказал Оле:
— Жаль, что я не залез один и не посмотрел вниз, какой ты была бы маленькой.
Маяк произвел на Володю такое сильное впечатление, что впоследствии, став поэтом, он написал для детей книжку «Эта книжечка моя про моря и про маяк». В конце книжки он обращается к детям со словами:
— Дети,
будьте, как маяк!
Всем,
кто ночью плыть не могут,
освещай огнем дорогу.
Сам он с детства мечтал жить так, чтобы своими делами освещать людям путь к светлому будущему.
Ему было приятно, когда школьные товарищи, сокращая фамилию, называли его «Володя Маяк».
(Александра Павленко — мать Маяковского)
Не хотел, чтобы мама слушала, как его ругают
При царской власти, в буржуазное время, стихи его если и печатали, то строки о приближающейся революции заменяли точками.
В это время Володя много ездил по городам России, выступал с чтением своих стихов и делал доклады на литературных вечерах. Особенно много выступал он в Москве, но я на этих вечерах не бывала. На них бывали его сестры.
Володя говорил:
— Мамочка, я не хочу, чтобы вы бывали на вечерах, где меня ругают и нападают на меня. Вам будет неприятно, и вы будете волноваться.
Но на некоторые вечера он приглашал меня. И, слушая его выступления, я видела и чувствовала, что ему словно хотелось охватить своим взглядом весь земной шар, жизнь всего человечества, страдающего от насилия и несправедливости.
(Александра Павленко — мать Маяковского)
Не любил обсуждать чужие стихи, а политику — любил
Мои приятели и я сам, все мы тогда, как это бывает в юношескую пору, увлекались писанием стихов. Наши лирико-романтические излияния были полны весьма наивного подражания символистам — Брюсову, Белому, отчасти Бальмонту. Мы постоянно читали свои стихи друг другу, обсуждали их.
Володя всегда держался в стороне и от писания стихов, и от критики. Он относился ко всему этому очень неодобрительно, и наши стихи явно вызывали у него какую-то внутреннюю оппозицию и неприязнь. К разговорам, которые велись в его присутствии, он проявлял острый интерес только тогда, когда они касались общественно-политических тем и событий.
(Сергей Медведев — химик, академик, школьный приятель Маяковского)
Первый «политический разговор» с Маяковским о столе Горького
Я ему рассказал, что Горький — самый обыкновенный и простой человек в личной жизни и что и квартирная обстановка у него проще, чем у других, но различие состоит в том, что квартира Горького того времени — это настоящий революционный штаб, куда поминутно приходили видные революционеры… Особенно сильное впечатление произвело на Володю мое сообщение о том, что на квартире Горького всегда в столовой был накрыт стол и поминутно приходили люди (конечно, все они имели отношение к революции), которые без приглашения проходили в столовую и, пообедав, беседовали с Горьким на разные темы революционного характера. <…>
Это был первый большой политический разговор с маленьким Володей. Он был искренним, чутким и трогательным товарищем, таким и остался до конца жизни.
(Исидор Морчадзе — революционер, один из организаторов побега 13 политкаторжанок в 1909 году из Новинской женской тюрьмы)
Мог всех рассмешить, не любил дураков, часто спорил
Вообще Маяковский был всегда зачинщиком. В перерывах вокруг него собирались ученики. Шутник был страшный, всегда жизнерадостный, острит, рассмешит всех. Отношения с товарищами у него были изумительные, но дамочек, вертящихся около искусства, он недолюбливал: мешают они серьезно заниматься. Дураков тоже не любил. Помню, был такой ученик: богатенький, а с рисунком у него ничего не получалось. Маяковский про него и говорит:
— Какой из него выйдет художник?! По ногам видно, что в душе он портной.
Настроение в студии было революционное. Училось человек пять студентов из Университета. Часто бывали споры. Маяковский здорово их крыл.
Говорили о революции 1905 года, о народном движении. Маяковский тогда был уверен, что непременно будет революция.
(Петр Келин — русский живописец)
Считал, что живущий в раю Адам тоже должен работать
Из ученической жизни Маяковского помню следующий случай. Раз в учительской ко мне и Джомарджидзе подошел законоучитель приготовительных классов Шавладзе и сказал:
— Что за странный мальчик этот Маяковский.
— А что случилось? Напроказил? — спросили мы.
— Нет, шалить-то он не шалит, но удивляет меня своими ответами и вопросами. Когда я спросил: «Хорошо ли было для Адама, когда бог после его грехопадения проклял его и сказал: «В поте лица своего будешь ты есть хлеб свой», — Маяковский ответил: «Очень хорошо. В раю Адам ничего не делал, а теперь будет работать и есть. Каждый должен работать». Потом задал мне вопрос: «Скажите, батюшка, если змея после проклятия начала ползти на животе, то как она ходила до проклятия?» Все дети засмеялись, а я не знал, как ответить.
(Александр Цулукидзе — революционер, литературовед)
Ходил и курил в желтой кофте
Потом он сел на картон, изображающий полено. Потом стал говорить тысячелетний старик: все картонные куклы — это его сны, сны человеческой души, одинокой, забытой, затравленной в хаосе движений.
Маяковский был в своей собственной желтой кофте; Маяковский ходил и курил, как ходят и курят все люди. А вокруг двигались куклы, и в их причудливых движениях, в их странных словах было много и непонятного и жуткого оттого, что и вся жизнь непонятна и в ней — много жути. И зал, вслушивавшийся в трагедию Маяковского, зал со своим смехом и дешевыми остротами был также непонятен. И было непонятно и жутко, когда со сцены неслись слова, подобные тем, какие говорил Маяковский. Он же действительно говорил так: «Вы — крысы...»
(Александр Мгебров — театральный режиссер и актер)
Признался жене Горького, что боится в него влюбиться, а потом пошел с ней собирать грибы
Так мы с ним немного поговорили. Я спросила его:
— Вы что, приехали с Алексеем Максимовичем познакомиться или у вас действительно дело есть?
— Нет, я бы хотел только познакомиться.
— Вот, — говорю, — влюбитесь вы друг в друга.
— Почему, — говорит, — влюбимся?
— А это уж всегда так: есть люди, которые в него влюбляются, но в которых он не влюбляется, и есть люди, которые в него влюбляются и в которых он влюбляется.
— А я, — говорит, — боюсь.
— Это, — говорю, — хорошо, что вы боитесь! Больше, однако, кажется, что вы вообще ничего не боитесь.
— Это верно.
Говорить больше нам как будто не о чем.
— Давайте, — предлагаю, — пойдем в лес грибы собирать.
— Да я никогда в лесу не был.
— Извините, но этому я поверить не могу. Вам двадцать-то лет есть?
— Ох, — говорит, — мне гораздо больше.
Так он и не сказал, сколько ему лет.
— Ну, пойдемте!
— Я грибов не знаю, никогда их не собирал.
— Ну что же, разберемся. Увидите гриб, вы — ко мне. Покажете, а я скажу, что это, поганка, или сыроежка, или еще какой гриб.
(Мария Андреева — актриса, политик, гражданская жена Максима Горького)
Не захотел слушать мнение Максима Горького
Приехав из Петербурга в Москву и зайдя вечером по какому-то делу в Литературно-художественный кружок (Большая Дмитровка, 15), я узнал, что Маяковский находится здесь, рядом с рестораном, в биллиардной. Кто-то сказал ему, что я хочу его видеть. Он вышел ко мне, нахмуренный, с кием в руке, и неприязненно спросил:
— Что вам надо?
Я вынул из кармана его книжку и стал с горячностью излагать свои мысли о ней.
Он слушал меня не дольше минуты, отнюдь не с тем интересом, с каким слушают «влиятельных критиков» юные авторы, и наконец, к моему изумлению, сказал:
— Я занят... извините... меня ждут... А если вам хочется похвалить эту книгу, подите, пожалуйста, в тот угол... к тому крайнему столику... видите, там сидит старичок... в белом галстуке... подите и скажите ему все...
Это было сказано учтиво, но твердо.
(Максим Горький — писатель, драматург, критик)
Упивался рассказами Горького и называл его лешим
Маяковский мог часами, отвесив по-детски губу, упиваться рассказами Горького; мог, как мальчишка, конфузиться и отпираться, что, дескать, это не он, а кто-то другой спутал и положил в кошелку Горького вместо белого гриба — поганку. В грибах он плохо разбирался. Он мог без краю вышагивать лес и, натыкаясь от восторга на сосны, орать наизусть всего «Медного всадника».
— Ишь какой леший! — любовно говорил о нем Горький, прислушиваясь к его завываниям.— Какой он футурист! Те головастики — по прямой линии от Тредьяковского. И стихи такие же — скулы от них ноют, — да и зауми у Василия Кирилловича сколько вам угодно. Пожалуйста! А у этого — темперамент пророка Исайи. И по стилю похож. «Слушайте, небеса! Внимай, земля! Так говорит господь!» Чем не Маяковский!
— Алексей Максимыч! Идите сюд-а! Отсюда озеро видно-о! — орал откуда-то с горы Маяковский.
Когда Горький узнал о смерти Маяковского, он стукнул об стол кулаком и заплакал.
(Александр Тихонов (Серебров) — писатель, помощник Максима Горького)
Попросил друга «не вертеть вола» и признаться, откуда у того деньги
Маяковский был простодушен и доверчив. <…>
Вот когда я выиграл больше двух тысяч (поставив у букмекера сначала рубль, потом трешку, потом пятерку и все, по дурацкой удаче, — в многократном умножении), я и решил поразить Маяковского. <…>
Как раз в это время, незадолго до того, было совершено дерзкое ограбление Харьковского банка, о чем много писалось в газетах, так как сумма, изъятая грабителями из сейфов, была очень внушительная. Этим я воспользовался, чтобы задурить голову Маяковскому. <…> Предложил Владимиру Владимировичу выпить вина, которое, «кажется, неплохо». Маяковский забеспокоился. Зашагав по номеру, нетерпеливо стал допытываться, откуда это все.
Я сделал таинственное лицо, как бы желая уклониться от ответа. Маяковский настаивал, начинал сердиться.
— Что же вы, сказать боитесь?
— Нет, не боюсь, но еще не время!
— Да вы что — на содержание, что ли, поступили к этой вот голой напротив?
— Нет, зачем же, скорее — наоборот!
Тут В.В. совсем разъярился:
— Что вы мне вола вертите! Или говорите по-человечески, или черт с вами, я ухожу! Раз и навсегда.
(Николай Асеев — поэт, один из основателей «Левого фронта искусств»)
Красиво и смешно отвечал на «записки» из зала
«Как ваша настоящая фамилия?» Маяковский с таинственным видом наклоняется к залу.
— Сказать? Пушкин!!!
«Ваши стихи слишком злободневны. Они завтра умрут. Вас самого забудут. Бессмертие — не ваш удел...»
— А вы зайдите через тысячу лет, там поговорим!
«Маяковский, почему вы так себя хвалите?»
— Мой соученик по гимназии Шекспир всегда советовал: говори о себе только хорошее, плохое о тебе скажут твои друзья,
— Вы это уже говорили в Харькове! — кричит кто-то из партера.
— Вот видите, — спокойно говорит Маяковский, — товарищ подтверждает. А я и не знал, что вы всюду таскаетесь за мной.
«Ваше последнее стихотворение слишком длинно...»
— А вы сократите. На одних обрезках можете себе имя составить.
«Маяковский, попросите передних сбоку сесть, вас не видно».
— Ну, проверните в передних дырочку и смотрите насквозь...
«Ваши стихи непонятны массам».
— Значит, вы опять здесь. Отлично! Идите-ка сюда. Я вам давно собираюсь надрать уши. Вы мне надоели.
(Лев Кассиль — писатель, сценарист, очевидец выступления Маяковского в Политехническом музее)
p.s.
Маяковский для продвинутых от лектора Arzamas Геннадия Обатнина. 15 стихотворений, оставшихся за пределами обычной школьной программы.
Владимир Маяковский на кадрах кинохроники, 1918 -1925
