«Я называю его великим, ибо он с одинаковой легкостью жил в любой среде, писал в любом жанре. Я верю, что он и впрямь заглянул однажды к своему литературному агенту узнать, нет ли предложений. «В вашем вкусе нет, — ответил тот. — Обращались из «Сатэрдей ивнинг пост», но им нужны детективы» — так написал о Гилберте Честертоне его приятель Роналд Нокс.
Главным героем детективных текстов Честертона был католический священник отец Браун — толстоватый, низкого роста, с неприметной внешностью, рассеянный, иногда смешной, обладатель острого ума и авторского метода расследования преступлений — ставить себя на место другого человека. Прототипом этого героя был знакомый писателя, священник Джон О’Коннор, повлиявший на 48-летнего Честертона, ставшего после встречи с ним католиком.
За 62 года своей жизни Честертон написал около 80 книг, несколько сотен стихотворений, 200 рассказов, 4000 эссе, несколько пьес и романов. Его религиозно-философские трактаты, посвященные истории и апологии христианства, очень ценятся в соответствующих кругах.
…Честертоновское видение вещей сплошь да рядом бывает вызывающе неверным в конкретных частностях и неожиданно верным, даже точным, в том, что касается общих перспектив, общих пропорций… Любая тема — предлог, чтобы еще, и еще, и еще раз поговорить о самом главном: о том, ради чего люди живут и остаются людьми, в чем основа, неотчуждаемое ядро человеческого достоинства… Неистощимый, но немного приедающийся поток фигур мысли и фигур речи, блестки слога, как поблескивание детской игрушки, — и после всего этого шума одна или две фразы, которые входят в наше сердце. Все ради них и только ради них. С. Аверинцев, из предисловия к первому сборнику очерков Честертона
В электронном каталоге Библиотеки имени Н.А. Некрасова можно найти и заказать тексты Честертона, в том числе автобиографию этого известного английского журналиста и писателя конца XIX — начала XX века. Мы сделали подборку его самых известных произведений, а также небольшую биографическую карточку.
Человек, который был четвергом
Философский роман 26-летнего Честертона, с подзаголовком «Ночной кошмар». Запутанный приключенческий сюжет с элементами фантастики, сюрреализма, притчевости, абсурда. Главный герой — шпион по имени Сайм: он пробирается в логово анархистской группировки-семерки и занимает там должность Четверга. Его цель — сорвать план убийства русского царя и президента Франции, а также разгадать, кто скрывается под именем Воскресенье.
— Да, — кивнул инспектор, — это дисциплина, это Воскресенье. Быть может, он за пятьсот миль, но страх перед ним — всегда с ними, как страх Божий. Маршируют они по правилам, и говорят по правилам, и думают. Но, что много важнее для нас, по всем правилам оптики исчезают вдали.
Сапфировый крест
Рассказ из сборника «Неведение отца Брауна» (1911), в котором впервые появляется этот герой (в некоторых переводах его называют патер Браун), ставший затем центральным персонажем 51 рассказа, объединенных в пять сборников. Вторым дебютантом становится здесь «великий вор» Фламбо, задумавший выкрасть драгоценную реликвию. Впоследствии он перевоспитается и станет другом и помощником частного сыщика.
Конечно, пронюхав про крест, Фламбо захотел украсть его — это проще простого. И уж совсем естественно, что Фламбо легко обвел вокруг пальца священника со свертками и зонтиком. Такую овцу кто угодно мог бы затащить хоть на Северный полюс, так что Фламбо — блестящему актеру — ничего не стоило затащить его на этот Луг. Покуда все было ясно.
Наполеон Ноттингхилльский
Роман 30-летнего Честертона, герой которого, чиновник-чудак, неожиданно получает пост короля Великобритании. Что он там будет делать? Заниматься своими любимыми делами: устраивать розыгрыши, предлагать дурацкие идеи, развлекаться и веселиться. Однажды он объявляет все районы Лондона независимыми городами: с обязанностями, законами, привилегиями, соответствующими средневековым обычаям. Через 10 лет из-за этого начинается настоящая война между жителями.
Ибо люди, они капризны, как дети, чисто по-детски скрытничают и спокон веков не слушаются мудрых предуказаний. Говорят, лжепророков побивали каменьями; но куда бы вернее, да и веселее побивать пророков подлинных. Сам по себе всякий человек с виду существо, пожалуй что, и разумное: и ест, и спит, и планы строит. А взять человечество? Оно изменчивое и загадочное, привередливое и очаровательное. Словом, люди — большей частью мужчины, но Человек есть женщина.
Книга о Чарльзе Диккенсе
Изучать творчество Диккенса писатель начал еще в школе, а в 28 лет появились его первые эссе о нем. Книгу о жизни, творчестве и эпохе знаменитого английского романиста Честертон написал в 32 года. Некоторые ученые считают это произведение «одной из лучших книг о писателе и одним из ярчайших примеров критического подхода Честертона». Также они отмечают, что «Честертон разделял оптимистический взгляд Диккенса на мир, демократическую, эксцентричную и парадоксальную манеру изложения».
Он (Честертон) так же, как и Ч. Диккенс — изощренный карикатурист, юморист гротескного типа, апостол преувеличений. Дж. Дуглас, из рецензии на книгу о Чарльзе Диккенсе
Честертон писал подобные книги и о других известных писателях: «Роберт Браунинг» (1903), «Джордж Бернард Шоу» (1909), «Уильям Блейк» (1910), «Викторианская эпоха в литературе» (1913), «Роберт Льюис Стивенсон» (1927).
Жив-человек
Этот роман 38-летнего Честертона «преисполнен боевой жизнерадостностью». На русский язык в 1924 году его перевел Корней Чуковский. Вот что он еще пишет в предисловии: «Честертон принуждает и нас восхищаться лужами, горшками, занавесками, селезнями. Его миссия в том, чтобы заставить читателя по-новому ощутить счастье жизни. Для выполнения этой задачи, он стреляет в нас, как Инносент Смит, и не его вина, если выстрелы его — холостые».
Живя в цепях цивилизации, мы стали считать дурным многое, что само по себе вовсе не дурно. Мы привыкли хулить всякое проявление веселья, — озорство и дурачество, задор и резвость. Сами же по себе эти явления не только простительны, они безупречны. Нет ничего преступного в том, что человек стреляет из револьвера в своего друга, если он знает наверное, что промахнется. Это не менее невинная забава, чем бросать камушки в море, или даже более невинная, ибо в море вы иногда попадаете. Ничего нет преступного в том, чтобы сдвинуть колпак трубы и ворваться в дом через крышу, если этим вы не угрожаете ни жизни, ни собственности прочих людей.
Стихотворная сказка «Единение философа с природой»
Лирический герой этого текста любуется «веселой возней крошек-звезд», а также деревьями, закатом и Ниагарским водопадом. Затем он рассказывает о своих друзьях-животных. Например, про Льва, разрешившего называть его Лёвой; Гиппопотама, который прибегает к нему в слезах и получает в качестве утешения пожелание «крепиться» и философское «былое не вернуть». Далее автор говорит о Свинье и называет ее грустную улыбку похожей на свою, о сходстве носа Слона со своим носом и т.д. В конце стихотворения герой предлагает огню, грому, дождю, снегу и мраку обняться и сфотографироваться.
Я знаю тайный сон Земли,
Преданье Червяка.
И дальний Зов, и первый Грех —
Легенды и века.
Мне мил не меньше, чем Жираф,
Проныра Кашалот,
Нет для меня дурных зверей
И нет плохих погод.
Биографическая карточка
Сын состоятельного торговца недвижимостью.
Учился в лондонской St Pauls School, возглавлял там Клуб Дебатов, получил премию за поэму об иезуите св. Франциске Ксаверии.
В 19 лет стал посещать лекции в Лондонском университете и заниматься живописью.
Самой детской его чертой было то, что он не умел сдерживать смех, когда ему нравилась собственная шутка. Смех этот не был похож на смешок или хихиканье — он пронзительно хохотал. Я хорошо помню, как впервые услышал его смех на собрании оксфордских студентов, где обсуждали, какой именно город послужил прототипом диккенсовского Итонсвилля. Хотя Честертон и пришел в восторг от такого интереса к Диккенсу, он, конечно, ухватил ускользавшую от всех суть спора. «Современный человек, — сказал он, — мечтает построить дом точно там, где были Содом и Гоморра» (тут-то и раздался его хохот).
Сотрудничал с разными издательствами. Писал статьи и эссе, некоторые из которых принесли ему скандальную славу.
От моих обстоятельных и непреклонных соотечественников меня отличает один недостаток, всегда причинявший мне неприятности, — я не умею менять свои мнения достаточно быстро. Как правило, я скромно пытаюсь как‑то обосновать их; и для меня всегда было загадкой, почему мнения должны меняться, невзирая на то, что основания не изменились. Из мемуаров Гилберта Честертона.
Знакомится в 22 года с будущей (и единственной) супругой. Женится на ней через 5 лет.
Вместе с братом увлекается оккультизмом и экспериментирует с доской для спиритических сеансов. Разочаровывается в этом занятии, обращается к христианству, а позже становится католиком.
Знакомится в 26 лет с католическим писателем и поэтом Хилером Беллоком, с которым дружит всю жизнь.
В 37 лет услышал лекцию своего друга и писателя Бернарда Шоу «Будущее религии», после чего на протяжении 16 лет спорил и полемизировал с ним в разных СМИ.
Вместе с братом издает газету «Свидетель», где освещает «Дело Маркони». Последнее стало причиной скандальной судебной тяжбы.
Во время Первой мировой войны пишет публицистику для Бюро военной пропаганды, а также книги «Аппетит тирании», «Берлинское варварство», «Преступления Англии».
В 40 лет заболевает непонятной болезнью и больше года лежит без сознания.
Был высокого роста — 1 метр 93 сантиметра, весил около 130 килограммов. Все это стало предметом шуток со стороны окружающих и самоиронии.
Честертон: «Если кто-нибудь посмотрит на тебя, то подумает, что в Англии был голод».
Шоу: «А если посмотрят на тебя, то подумают, что ты его устроил».
Был рассеянным: пропускал поезда, опаздывал, приходил не туда. Писал жене такие телеграммы:
«Я на Маркет Харборо. Где я должен быть?», а она, к примеру, отвечала ему: «Дома» (источник Гилберт Кийт Честертон Глава XV, Мейси Уорд. Sheed & Ward. 1944).
В 48 лет становится католиком. Посвящает книги двум своим любимыми католическим святым — Франциску Ассизскому и Фоме Аквинскому.
Дважды выступает в Америке со своими лекциями.
В Америке я прочитал не меньше девяноста лекций людям, не сделавшим мне ничего плохого. Прочее время, очень приятное, распадается, словно сон, на отдельные сцены. Вот швейцар, старый негр, похожий на грецкий орех, хочет почистить мою шляпу и отвечает на мои протесты: «Ай-ай-яй, молодой человек! Прихорошиться надо, хоть для барышень». <…> Вот я мучительно пытаюсь передать все тонкости дарвинистских споров, а студент пишет в блокноте: «Дарвин наделал много зла». Не уверен, что он ошибся, но все же упростил мое агностическое отношение к агностическим выводам из споров о Менделе и Ламарке. Из автобиографии Гилберта Честертона
За 6 лет до смерти не может писать сам, диктует свои произведения и «часто при этом засыпает».
Умирает от болезни сердца в 62 года. Папа Пий XI присылает свое личное соболезнование, в котором называет Честертона «защитником веры».
«Со мной он плакал», — Браунинг сказал,
«Со мной смеялся», — Диккенс подхватил,
«Со мною, — Блейк заметил, — он играл»,
«Со мной, — признался Чосер, — пиво пил»,
«Со мной, — воскликнул Коббет, — бунтовал»,
«Со мною, — Стивенсон проговорил, —
Он в сердце человеческом читал»,
«Со мною, — молвил Джонсон, — суд вершил».
А он, едва явившийся с земли,
У врат небесных терпеливо ждал,
Как ожидает истина сама,
Пока мудрейших двое не пришли.
«Он бедных возлюбил», — Франциск сказал,
«Он правде послужил», — сказал Фома.
Эпитафия Рональда Нокса, прочитанная им на панихиде. Перевод А. Якобсона
