До революции Рождество было одним из главных праздников Российской империи. Неспокойный XX век, готовивший России много испытаний, перевернул все вверх дном. Но теплыми воспоминаниями о рождественских праздниках была проникнута вся русская литература.
Борис Пастернак в романе «Доктор Живаго» пишет: «С незапамятных времен елки у Свентицких устраивали по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых, и веселились до утра. Более пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала и отделялась от него тяжелою плотною занавесью на больших бронзовых кольцах. На рассвете ужинали всем обществом». Глава так и называется «Елка у Свентицких». И этот привычный, налаженный уют нарушается, как мы помним, выстрелом Лары, которая стреляет в своего соблазнителя, Комаровского. Лара промахивается и случайно убивает другого человека. Семейный праздник оборачивается скандалом и убийством.
Действие происходит в 1911 году. Испорченный рождественский праздник Пастернак превращает в «сейсмограф» социальных настроений. Россия, пережившая революцию 1905 года, готовится к 1917 году, когда уже будет испорчен не просто один семейный праздник, а вся Россия «слиняет в три дня».
Футуристы, которые радостно приветствовали революцию (Маяковский писал: «Моя революция. Пошел в Смольный. Делал. Все, что поручали»), тоже переворачивали Новый год с ног на голову. В воспоминаниях Лили Брик читаем о встрече нового, 1916 года. Праздник встречали у Бриков на улице Жуковского, в Петрограде. Поскольку квартира была маленькой, елку подвесили к потолку, вверх тормашками, украсив ее бумажными игральными картами, желтой кофтой и облаком в штанах.
«Все были ряженые. Маяковский обернул шею красным лоскутом, в руке деревянный, обшитый кумачом кастет. Брик в чалме, в узбекском халате, Шкловский в матроске, Эльза — Пьеро. Вася Каменский обшил пиджак пестрой набойкой, на щеке нарисована птичка, один ус светлый, другой черный. Я в красных чулках, короткой шотландской юбке, вместо лифа — цветастый русский платок. Остальные — чем чуднее, тем лучше! Чокались спиртом пополам с вишневым сиропом. Спирт достали из-под полы. Во время войны был сухой закон».
Да, не стоит забывать, что это было время Первой мировой войны. В 1914 году был даже введен временный запрет на установку елей как вражеского немецкого символа. Как же отмечали новый год на фронте?
Рядовой А.С. Арутюнов (его «Дневник солдата» был опубликован в 2013 году) встречал на фронте новый, 1915 год:
«25 декабря. Сегодня рождество, но для нас проходит как обыкновенный день и скучно. Одно все вспоминают, как в эти дни все радовались в кругу своих семейств и что сейчас родные делают, и в этом духе велись разговоры до вечера.
26-го рота была в сторожевом охранении и прошло спокойно.
31 декабря. С утра началась перестрелка. Вечером наша рота выступила на поддержку одной роты нашего батальона и, отбив неприятеля, возвратились к 10 вечера.
Ровно в 12 час. у нас был готов чай и мы подняли по чашке горячего чаю, поздравили друг друга с наступлением Нового года, выпили чай и уснули сладко и мягко на полове. Я спал вместе с подпрапорщиком нашей роты Меликовым».
Для эмигрантов, уносивших родину на подошвах сапог после революции, воспоминания о праздновании Рождества зачастую оставались самыми нежными и трепетными воспоминаниями об ушедшей безвозвратно жизни. Иван Шмелев, покинувший Россию в 1922 году, пишет в Париже роман «Лето господне», где со светлой печалью описывает праздники прежней России: Рождество, Святки, Крещенье, Масленицу и Пасху. Обращаясь к неведомому собеседнику, он пишет:
«Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же... Не поймешь чего — подскажет сердце.
Как будто я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он — редко, выпадет — и стаял. А у нас повалит — свету, бывало, не видать, дня на три! Все завалит. На улицах — сугробы, все бело. На крышах, на заборах, на фонарях — вот сколько снегу! С крыш свисает. Висит — и рухнет мягко, как мука. Ну, за ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай — увязнешь. Тихо у нас зимой и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз визжат полозья. Зато весной услышишь первые колеса... — вот радость!..»
С кем разговаривает Шмелев? Может быть, со своим сыном? 25-летний Сергей, офицер царской армии, был расстрелян большевиками в Крыму осенью 1920 года.
В двадцатые годы советская власть отменяет не только Рождество, но и Новый год. Отныне Новым годом считается 7 ноября (первый год от революции, второй, третий и т.д.). В детских песенниках того времени были такие стихи:
Дед рождественский с мешком,
Был ты чтим когда-то!
А теперь тебя смешком
Встретят все ребята!
Детям ты втирал очки,
Говоря о боге.
Только мы не дурачки —
С нашей прочь дороги!
Классик детской литературы Корней Чуковский, всю жизнь писавший дневники (они теперь изданы в трех томах), встречал советское время уже зрелым человеком. Трудности, с которыми он сталкивался в ходе публикации своих произведений, находят отражение и в его записях. Первого января двадцать второго года пишет в дневнике: «…О-о-о! Тоска — и старость — и сиротство. Я бы запретил 40-летним встречать новый год».
Год спустя — в новогоднюю ночь — подводит итоги:
«1922 год был ужасный год для меня, год всевозможных банкротств, провалов, унижений, обид и болезней. Я чувствовал, что черствею, перестаю верить в жизнь, и что единственное мое спасение — труд. И как я работал! Чего только я ни делал! С тоскою, почти со слезами писал "Мойдодыра". Побитый — писал "Тараканище". Переделал совершенно, в корень свои некрасовские книжки, а также "Футуристов", "Уайльда", "Уитмена", основал "Современный Запад" — сам своей рукой написал почти всю Хронику 1-го номера, …перевел "Королей и капусту"… — о, сколько энергии, даром истраченной, без цели, без плана!..»
Всего через четыре года его дочь Лидия будет арестована по обвинению в распространении антисоветской листовки. Ей удалось отделать ссылкой. Но в эпоху массовых репрессий многим приходилось встречать Новый год в неволе.
Историк и журналист Евгения Гинзбург, незаконно репрессированная в 1937 году, вспоминает, как она встречала новый, 1938 год: «И вот она пришла, эта новогодняя ночь. Первая новогодняя ночь в тюрьме. Если бы мы знали тогда, что впереди их еще не меньше семнадцати! Вряд ли мы смогли бы, наверно, так терпеливо встретить ее, если бы вдруг на тюремной стене, как на экране телевизора, вспыхнула хоть одна из сцен предстоящей нам в ближайшие семнадцать лет жизни. Но, к счастью, будущее было для нас закрыто и надежда лгала нам своим детским лепетом. Вопреки логике, вопреки здравому смыслу мы были уверены, что "на будущий — в Ерусалиме!".
Мы лежим на своих тюремных койках и стараемся уловить движение времени. Это не очень просто. Недаром Вера Фигнер назвала свою книгу об одиночной тюрьме «Когда часы остановились».
Немецкий философ Вальтер Беньямин, приехавший в Москву в декабре 1926 года вслед за своей любовью, Асей Лацис, был очарован убранством зимней столицы:
«На Новый год и букеты выглядят по-новому. Проходя по Страстной площади, я заметил длинные ивовые прутья с алыми, белыми, голубыми, зелеными лепестками. У каждой веточки был свой цвет. А что уж говорить о поистине героических рождественских розах!
Не налюбоваться и на гигантские шток-розы из абажуров, которые какой-то бородач-продавец несет перед собой, бодро шагая по улице. Цветами наполнены большие прозрачные шкатулки, а из цветов взирает на прохожих голова какого-нибудь святого. Не забыть и шерстяные крестьянские платки с синью узоров, точь-в-точь как те, что рисует на окнах домов мороз, заставивший, кстати, придумать и сами платки. Ну и, наконец, цветочные клумбы, полыхающие на тортах. Похоже, только в Москве еще живет и здравствует наш сказочный "кондитер"».
В 1930-е годы большевики «реабилитируют» Новый год. В декабре 1935 года в газете «Правда» появляется статья под заголовком «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку» с подписью второго секретаря ЦК компартии Украины Павла Постышева. Возвращаются детские новогодние елки. Возникает советская новогодняя анимация. Еще в 1933 году на всесоюзном совещании по кинокомедии был выдвинут лозунг: «Даешь советского Микки Мауса!». Мультфильм «Дед Мороз и Серый волк» явно вдохновлен диснеевской пластикой. Но не забыт и идеологический подтекст. На дворе, как никак, 1937 год, Большой террор в самом разгаре. Главный враг народа здесь Серый волк, который напоминает кулака. И Дед Мороз, сперва проявивший политическую близорукость, в конце концов поступает с Волком по-чекистски — замораживает его насмерть.
Великая отечественная война, казалось, не оставляла никакого шанса новогоднему настроению. Но именно в эти дни людям, как никогда, хотелось верить в чудеса и надеяться на лучшее. Нина Ширман в своей автобиографической повести «Счастливая девочка» вспоминает о том, как встречала Новый, 1942-й год в эвакуации, вместе с мамой и бабушкой:
«Открываю глаза — светло, справа в углу у окна стоит елка! Она такая большая, такая красивая, на ней столько всего висит — даже с сундука видно! Около нее стоят Анночка с Эллочкой, что-то трогают и говорят. Я соскакиваю с сундука, подбегаю к елке — я никогда не видела такой необыкновенной елки, ни в Красном уголке, ни у нас дома! <…> Вот Дед Мороз, и Снегурочка рядом — мне кажется, что она на Анночку немножко похожа. Вот нарядная девочка с куклой, вот нарядный мальчик с лошадкой-качалкой. Тут и волк, и лиса, и зайчик, и медвежонок, очень красивое яблоко и морковка. Все невозможно сразу рассмотреть — и вся елка увешана разноцветными, длинными такими, красивыми, Эллочка сказала, что их зовут "гирлянды"!»
В марте 1953 года умирает Сталин. Окончился сталинизм, и страна вступила в совершенно новый период, который было трудно представить даже в общих чертах. Изменения, которые происходили во всем обществе, не могли не затронуть и традиции новогодних торжеств. Первый Новый год после Сталина партийные руководители встретили звоном бокалов на пышном приеме в Георгиевском зале Кремля. А всего через несколько дней там гремела музыка молодежного бала. В святая святых, куда еще год назад можно было пройти только по специально оформленным пропускам, москвичи шли косяками по приглашениям, полученным от своих профкомов. В дальнейшем балы для молодежи и праздничные елки для детей в Кремле стали прочной московской традицией.
Московская школьница Валя Гаврилина записывает в дневнике 13 января 1954 года: «Этот день я никогда не забуду в своей жизни. Как всегда, утром я отправилась в школу. Эту неделю наш класс был дежурным по школе. Мы с Майей целую перемену исправно стояли у двери. После второго урока, а третьим должен был быть английский, я не пошла дежурить, а сидела подчитывала по английскому. Вдруг в класс влетает Лазарева: "Гаврилина, иди к Клавдии Ивановне!" Ну, думаю, сейчас замечание мне запишет в табель, что не дежурила. Иду в учительскую. "Как фамилия?" — спрашивает Клавдия Ивановна, завуч младших классов. "Гаврилина". "Ты пойдешь в Кремль на елку!" От радости я чуть-чуть не подпрыгнула. "Иди собирай портфель, сходи домой и приходи в школу к пяти минутам одиннадцатого".
Я как угорелая лечу в класс. Майка подает мне табель, думает, что сейчас замечание запишут. Растолковав ей, что иду в Кремль, я собрала свои манатки и что есть духу лечу домой».
Валя заслужила право на новогоднюю елку, в полном соответствии со стихотворением тех лет:
Мне на днях сказала мама:
«Если все отметки “пять”,
Значит, ты имеешь право
Елку весело встречать»
Первые елки в Кремле были все еще довольно идеологическими — их героями становились непременные рабочие и колхозники, красноармейцы и большевики. Но постепенно атмосфера праздника оттаивала, во многом стараниями молодых сценаристов. Так, в 1960-е годы сценарии для праздников писали Эдуард Успенский, Аркадий Хайт и Александр Курляндский. Эта атмосфера веселых дурачеств и молодежной бесшабашности хорошо передана в новогодних фильмах эпохи оттепели. Например, иронической короткометражке «Как рождаются тосты».
В электронном каталоге Библиотеки имени Н.А. Некрасова можно проверить наличие и заказать упомянутые в тексте книги, а также другие произведения их авторов:
«Доктор Живаго», Борис Пастернак
«Лето Господне», Иван Шмелев
«Ставка жизнь. Владимир Маяковский и его круг», Бенгдт Янфельдт
«Блокадный дневник Лены Мухиной», Елена Мухина
«Дневник. 1901-1969», Корней Чуковский
«Крутой маршрут», Евгения Гинзбург
«Счастливая девочка», Нина Ширман
«Новый год в России. История праздника», Анастасия Углик
Асса Новикова, основатель паблика «С красной строки».
Специально для Библиотеки им. Н.А. Некрасова
