Ноша отечественной литературы, пусть и метафорическая, лежала на вполне реальных и отнюдь не слабых плечах. Некоторые русские поэты и писатели могли похвастаться тем, что держали в руках что-то потяжелее пера — например, пудовую гирю или шахматную фигурку. В нашей подборке мы расскажем о спортсменах (и спортсменках) мира литературы и поведаем, кто лучше всех плавал, кто — катался на коньках и с кем из литераторов страшно было бы встретиться в темном переулке.
«Спорт — большая и великая сила», — так считал писатель Александр Куприн. Лев Толстой описывал его как «мускулистого, приятного силача». Он увлекался стрельбой и считал ее искусством, которое «требует многих данных: спокойствия, хладнокровия, уверенности, душевного и физического равновесия, внимания». Но больше всего Куприн интересовался классической борьбой. Он даже создал в Киеве первое атлетическое общество, организовывал борцовские поединки в цирке «Модерн» и был на них судьей. Увлечение спортом переплеталось с любовью к цирку. По словам Куприна, это то место, где «человек — каков он есть на самом деле. Сильный, смелый, подымает тяжести, прыгает, скачет на лошади, в каждом движении его — пение и красота жизни». Писатель был знаком с кругом людней, связанных с ареной: дружил с владельцами «Русского цирка» братьями Никитиными, с Иваном Заикиным, которого тогда называли «одним из самых сильных людей земного шара», а еще открыл публике Ивана Поддубного, ставшего шестикратным чемпионом мира по борьбе.
Владимир Набоков был страстным футболистом. Он вспоминал, что чуть ли не все три года своего обучения в Кембридже провел на поле, будучи вратарем команды колледжа. Он был так занят футболом, что ни разу «не навестил университетской библиотеки и даже не позаботился выяснить, где она расположена». «Золотой бутсы» Набоков бы точно не получил, ведь он, как сам пишет, «отвратительно мазал» и облегченно вздыхал, когда «игра милосердно переходила на другой конец поля». Писатель смотрел на свою роль на поле с философской точки зрения: «В России и в латинских странах доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма. Он одинокий орел, он человек-загадка, он последний защитник». Но футбол оказался куда менее романтичным, чем представлял Набоков, и на одной игре мяч попал ему в голову. Он получил сотрясение мозга и больше не играл. Зато стал увлекаться шахматами. Эта игра для писателя тоже была овеяна духом прекрасного. Он утверждал: «Для сочинения шахматной задачи нужно вдохновение, которое принадлежит к полумузыкальному, полупоэтическому, а говоря точнее, к математически-поэтическому типу».
Лев Толстой чередовал написание романов со спортивными занятиями. Он каждое утро делал зарядку и приучал к этому своих детей. Дочь писателя, Татьяна Сухотина-Толстая, писала в мемуарах: «С папá бывало веселое занятие — это по утрам, когда он одевается, приходить к нему в кабинет делать гимнастику. У него была комната, теперь не существующая, с двумя колоннами, между которыми была вделана железная рейка. Каждое утро он и мы упражнялись на ней». Толстой любил ходить пешком, несколько раз даже так добирался из Москвы до своей усадьбы в Тульской области, хотя расстояние между этими пунктами немалое — почти 200 километров. Даже в пожилом возрасте писателю нужно было куда-то девать свою неиссякаемую энергию, поэтому в 67 лет он решил освоить велосипед. За его новым увлечением пристально следили журналы. Московский «Циклист» хвалил умения Льва Николаевича: «Искусство владеть велосипедом графу далось очень легко, и теперь он ездит совершенно свободно», а за океаном удивлялись смелости писателя: «Граф Лев Толстой… теперь катается на велосипеде, приводя в изумление крестьян в своем поместье», — так писало о нем научно-популярное издание «Scientific American».
Анна Ахматова поддерживала образ «дикой девочки» и бунтарки, потому что занималась плаванием, которое в XX веке считалось абсолютно не женским видом спорта. Поэтесса вспоминает об этом времени: «Вы знаете, в каком виде тогда барышни ездили на пляж? Корсет, сверху лиф, две юбки — одна из них крахмальная — и шелковое платье. Наденет резиновую туфельку и особую шапочку, войдет в воду, плеснет на себя — и на берег. И тут появлялось чудовище — я — в платье на голом теле, босая. Я прыгала в море и уплывала часа на два. Возвращалась, надевала платье на мокрое тело… И так, кудлатая, мокрая, бежала домой». Ахматова плавала прекрасно. Ее муж Николай Гумилев писал своей подруге, поэтессе Ирине Одоевцевой: «Анна плавала как рыба и спала как сурок, а ела за четверых». Каждое лето она проводила под Севастополем, там и «подружилась с морем», как пишет сама в воспоминаниях. Кроме плавания, у поэтессы была еще одна спортивная страсть — гимнастика. На импровизированных вечерах, которые они устраивали с мужем, Ахматова показывала свои умения и была так хороша, что соседка Гумилевых, Вера Неведомская, называла ее «женщиной-змеей»: «Гибкость у нее была удивительная — она легко закладывала ногу за шею, касалась затылком пяток, сохраняя при всем этом строгое лицо послушницы». После выступления поэтесса часто читала свое стихотворение «Змея», наверное, поэтому сравнение напрашивалось само собой.
«Последний поэт деревни» Сергей Есенин не только вдохновение черпал на своей малой родине, но там и полюбил катание на коньках. На замерзшем льду речки Совки, за школой в Спас-Клепиках, он обгонял почти всех своих товарищей, а «младших» учил азам катания. Его учитель Евгений Хитров писал: «Есенин любил кататься. Как только кончались уроки, он направлялся на каток и там оставался до ночи, пропускал обед, чай — все забывал». Одноклассник поэта Григорий Черняев даже вспоминал, что на коньках они вместе «уходили километров на 20, вплоть до Евлева (деревни в Московской области)».
Более агрессивный вид спорта — бокс — выбрал для себя Владимир Маяковский. Известно, что он занимался в середине 1920-х годов в клубе «Трехгорка» у знаменитого тогда Ивана Багаева, заслуженного тренера СССР, который вспоминал о поэте как о неутомимом спортсмене: «На тренировках сил он не берег, работал на выкладку». У поэта были очень мощные удары, которые не всегда мог выдержать набитый ветошью мешок — импровизированная груша в его боксерском клубе. Боксу Маяковский посвящал и некоторые свои стихи:
Знай
и французский
и английский бокс,
но не для того,
чтоб скулу
сворачивать вбок,
а для того,
чтоб, не боясь
ни штыков, ни пуль,
одному
обезоружить
целый патруль.
Граф Алексей Толстой мог бы посоревноваться с поэтом: он обладал недюжинной, по-настоящему богатырской силой. Она досталась писателю по наследству: его дядя Василий Перовский мог с легкостью согнуть кочергу пополам. Свою мощь Толстой показывал на праздниках для крепостных в своем имении Красный Рог, когда устраивал с мужиками борьбу на поясах. Писатель Василий Инсарский, познакомившись с Толстым, даже подумать не мог, что этот «красивый молодой человек, с прекрасными белокурыми волосами и румянцем во всю щеку», походивший даже «на красную девицу», был на самом деле настоящим силачом. В своих воспоминаниях Инсарский пишет: «Эта нежная оболочка скрывает действительного Геркулеса… он свертывал в трубку серебряные ложки, вгонял пальцем в стену гвозди, разгибал подковы. Я не знал, что и думать».
Текст подготовила Полина Иваницкая — стажер Библиотеки им. Н.А. Некрасова
