120 лет назад родился Федерико Гарсиа Лорка — испанский поэт, друг известных художников-авангардистов, немного художник и музыкант. Его называли одной из ключевых фигур «поколения 27 года», куда входили испанские интеллектуалы ХХ века. Лорку расстреляли франкисты, когда ему было 38 лет, во время Гражданской войны в Испании.
В электронном каталоге Библиотеки имени Н.А. Некрасова можно найти и заказать разные произведения Лорки, а также работы исследователей его творчества.
Мы решили почитать в этот день воспоминания его родных и друзей, чтобы составить неакадемический портрет автора.
По вечерам уводил Луиса Бунюэля читать стихи на траве
Наша искренняя дружба началась с первой же встречи. Хотя все, казалось бы, разделяло неотесанного арагонца и рафинированного андалузца — а может быть, в силу различий между ними, — мы все время были вместе. По вечерам он уводил меня за Резиденцию, мы садились на траву (тогда луга и пустыри простирались до горизонта) и читали стихи. Читал он прекрасно. От общения с ним я стал меняться, я увидел по-новому мир, который он раскрывал передо мной каждый день.
(Луис Бунюэль)
Пугал Сальвадора Дали изображением своей смерти и хохотом
Помню лицо Лорки — оно наводило ужас, — отмеченное печатью рока в те минуты, когда он ложился и изображал себя после смерти — все стадии разложения поочередно: первый день, второй, третий, четвертый, пятый. Федерико в подробностях описывал гроб и представлял положение во гроб, показывал, как именно опустится крышка и как тронется траурная процессия к кладбищу по улицам его родной Гранады. И вдруг, сполна насладившись трансом, в который повергались зрители, он вскакивал и заливался хохотом — надо было слышать этот захлебывающийся дикий хохот! — и выпихивал нас за дверь, чтобы снова улечься в постель и уснуть безмятежным сном, стряхнув, пусть ненадолго, мучительное наваждение.
(Сальвадор Дали)
Сторожил «жертвоприношение звездному небу и ночной Афродите», но упал с лестницы
Я обнял высокую золотистую девушку и, целуя ее, понял, что она — женщина из плоти, и плоти довольно осязаемой. В присутствии изумленного Федерико мы опустились на пол, и я уже начал было раздевать ее, как вдруг увидел совсем рядом, над нами, безмерные глаза Федерико, который смотрел, не решаясь поверить в то, что происходит.
— Ступай отсюда! Иди, посторожи на лестнице, чтобы никто сюда не поднялся! — крикнул я ему.
И в то время, как на самой верхней площадке башни свершалось жертвоприношение звездному небу и ночной Афродите, Федерико весело помчался выполнять порученную ему миссию — сводника и сторожа, но при этом так спешил, да еще ему так не повезло, что он свалился и пересчитал все ступеньки. Нам с моей подругой — как ни трудно это было — пришлось прийти ему на помощь. Потом он две недели хромал.
(Пабло Неруда)
Придумал имя и фамилию медвежонку младшей сестры Дали, а затем постоянно его прятал
Так, я — в семнадцать лет — еще играла с игрушкой, любимой едва ли не с младенчества, — с медвежонком. Я одевала его как куклу, сшила ему передничек, смастерила шляпу, ботиночки и вечно таскала с собой… Однажды Федерико совершенно серьезно спросил меня:
— У него есть имя и фамилия?
— Имя есть, — ответила я. — Медвежонок. Надо сказать, нас всегда поражало сходство Медвежонка с Эдуардо Маркиной.
— Здесь есть родство! — заключил Федерико и стал звать звереныша «Дон Медведь Маркина».
Федерико часто прятал Медвежонка, причем невероятно изобретательно, и бывал совершенно счастлив, наблюдая, как я ищу его и не могу найти. В конце концов я стала сердиться:
— Федерико! Куда девался Медвежонок?
— Понятия не имею! Разве нет у меня забот поважнее Медвежонка?
Если я сердилась всерьез, игра кончалась, — Федерико «находил» Медвежонка:
— Да вот же он!
(Ана Мария Дали)
Сидел дома в пижаме и не пришел на встречу с пианистом Артуром Рубинштейном
Я звонил Федерико по телефону — раз, другой, третий; посылал ему записки — умоляющие, гневные, категорические, полные возмущения. Разыскивать его отправились несколько друзей-добровольцев. Напрасный труд! Они застали Федерико в пижаме, сидящим на постели, угрюмым и необщительным. И прием, организованный с целью предоставить «великому Рубинштейну» возможность познакомиться с «не менее великим» Лоркой, закончился в пять утра, но Федерико так и не удостоил нас своим появлением.
Мы будим его поутру, чтобы выругать, он подходит к телефону, шаркая туфлями, но успевает расслышать лишь краткий и решительный возглас разгневанной хозяйки дома:
— Дикарь!
И — клак! — трубка резко опущена
(Карлос Морла Линч)
Советовал другу сохранить его рисунки
А еще Федерико был замечательным рисовальщиком, со своим стилем и верной рукой. Сама его подпись — это рисунок, лирический знак. Он, как дитя, радовался карандашам и краскам, которые были в моей архитектурной мастерской, создавал на больших листах завершенные композиции и старательно, увлеченно расцвечивал их. Я помню, как он рисовал святого Себастьяна: тело мученика в кровавых ранах, пронзенное стрелами, и рядом таинственная женщина с черными волосами, перегнувшаяся через перила. Федерико шутил по поводу своих рисунков, хотя в глубине души относился к ним всерьез: «Сохрани их. Со временем им цены не будет». Но я — увы! — не сохранил ни рисунков, ни писем. Ничего. Теперь все это было бы нетленным сокровищем.
(Луис Лакаса)
Конец Галереи
Кратко про Лорку
Сын обеспеченного помещика.
Не любил спорт, поскольку постоянно прихрамывал из-за плоскостопия и какого-то детского заболевания.
Любил слушать Шопена, Бетховена, Дебюсси.
После смерти своего любимого учителя по фортепиано написал несколько эссе («Ноктюрн», «Баллада», «Соната») и сам придумал к ним музыку.
Собирал, систематизировал и обрабатывал испанский фольклор. Вместе с композитором Мануэлем де Фалья организовал летом 1922 года фестиваль канте хондо.
После путешествия по северу Испании написал так называемый сборник стихов в прозе «Впечатления и пейзажи».
Изучал в престижном Residencia de estudiantes литературу, право и философию.
Дружил с Дали, Бунюэлем и другими будущими знаменитостями XX века.
Конец Галереи
Как-то раз Лорка подарил Бунюэлю книгу и написал на ней стихи, которые ему потом всегда особенно нравились:
Синее небо.
Желтое поле.
Синие горы.
Желтое поле.
Голой равниной
неторопливо,
тихо проходит
только олива.
Только одна олива
«Колдовство бабочки» — первая пьеса Лорки. Речь там шла о любви бабочки и таракана, но публика посчитала ее слишком странной, стала насмехаться и не оценила. Хотя некоторые критики ценили за сочетание авангардизма и традиций классического театра.
Лорка писал пьесы в течение всей жизни. Например, пьесу «Мариана Пинеда», которую поставили в театре не без помощи Дали, кукольную пьесу «Петрушка с дубиной», «мистерию о времени, которое проходит» (по определению самого автора), «Когда пройдет пять лет», драму из крестьянской жизни «Кровавая свадьба». Некоторые до сих пор входят в репертуар мировых театров.
Избегал участия в политических событиях. Например, две недели сидел дома взаперти во время массовых столкновений студентов и рабочих с полицией в феврале 1919 года.
В своих немного сюрреалистичных стихах он писал о любви, смерти, природе и т.д.
А мир светляков нахлынет —
и прошлое в нем потонет.
И крохотное сердечко
раскроется на ладони.
(из стихотворения «Прелюдия», перевод А.Гелескула)
«Цыганское романсеро» (1928) и «Поэма о канте хондо» (1931) — самые известные сборники его стихов. Вот что писал Лорка в одном из своих писем: «Я хотел слить цыганскую мифологию со всей сегодняшней обыденностью, и получается что-то странное и, кажется, по-новому прекрасное». С тех пор его стали называть «цыганским поэтом», он разругался с Дали и друзьями-сюрреалистами, впал в депрессию.
Когда в 1929 году Дали и Бунюэль стали работать над фильмом «Андалузский пес», Лорка воспринял это как насмешку, окончательно отдалился от друзей, уехал пожить в США, учил там английский в университете и написал в 1931 году сборник стихов «Поэт в Нью-Йорке» о том времени, где было очень много тоски по Родине.
В стихах Лорка часто воспевал женскую красоту, но некоторые исследователи рекомендуют читать эти его лирические произведения между строк. Кроме, пожалуй, сборника Лорки «Сонеты темной любви», посвященных (по мнению одних) романтическим чувствам к другу поэта Рафаэлю Родригесу Рапуну или же Хуану Рамиресу де Лукасу (по мнению других). В фильме «Божественный свет», где режиссер «воскрешает» героя Лорки после расстрела, эти мотивы его биографии тоже присутствуют.
Конец Галереи
