Ежедневная газета Великобритании The Guardian опубликовала в рубрике «Поэма недели» стихотворение Иосифа Бродского, датированное автором 24 мая 1980 года — днем рождения поэта. Оно было написано на английском языке, переведено на русский самим автором и считается его «автопортретом».
За шесть лет до этого в Ленинградском ОВИРе Бродского попросили сдать русский паспорт, пообещав в случае отказа «веселые времена». В 1972 году он уехал преподавать в США, через 8 лет (в год получения американского гражданства) написал это стихотворение, еще через 7 лет получил Нобелевскую премию и больше никогда не смог вернуться в Россию.
Конец Галереи
Предлагаем послушать это стихотворение в исполнении самого автора, узнать, что говорили о нем писатели и литературоведы, а также почитать отрывки из стенограмм заседаний суда (всего их было два — 18 февраля и 13 марта 1964 года), где поэта обвиняли в «тунеядстве», а затем выслали на 5 лет из страны. Запись заседаний вела писательница и журналист Фрида Вигдорова.
Найти и заказать произведения Бродского и тех, кто писал о нем, можно в электронном каталоге Некрасовки.
«Разбитые яйца вселяют грусть, а омлет вызывает рвоту»
Александр Солженицын назвал стихотворение «преувеличенно грозным», объясняя свое негативное восприятие первой строки «детским» «по гулаговским масштабам» сроком, который провел Бродский в тюрьме и ссылке: мол, если бы не 17 месяцев, а больше, — тогда еще можно было бы драматизировать.
Валентина Полухина сравнивает стихотворение Бродского с «Памятниками» Горация, Державина, Пушкина на том основании, что в нем подводятся итоги и излагаются взгляды на жизнь. Нельзя не отметить, что отношение самого Бродского к подобным представлениям о его творчестве всегда было резко отрицательным.
«Итоги, к которым приходит поэт, весьма неутешительны: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. / Только с горем я чувствую солидарность». Жизнь представляется человеку «длинной» только в том случае, если ничто его в ней больше не радует. На английском языке поэт выражает свои чувства гораздо более жестко: «What should I say about my life? That it’s long and abhors transparence. / Broken eggs make me grieve; the omelette, though, makes me vomit» (Что сказать мне о жизни? Что длинна и не выносит ясности. Разбитые яйца вселяют грусть, а омлет вызывает рвоту). Согласитесь, содержание стихотворения весьма далеко от благостной монументальности» — пишет Ольга Глазунова.
Из стенограммы первого заседания
Судья: Чем вы занимаетесь?
Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…
Судья: Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! (Мне.) Сейчас же прекратите записывать! А то — выведу из зала. (Бродскому.) У вас есть постоянная работа?
Бродский: Я думал, что это постоянная работа.
Судья: Отвечайте точно!
Бродский: Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…
Судья: Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.
Судья: Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.
Бродский: У меня были договоры с издательством.
Судья: У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? Перечислите: какие, от какого числа, на какую сумму?
Бродский: Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.
Судья: Я спрашиваю вас.
Бродский: В Москве вышли две книги с моими переводами… (перечисляет).
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно…
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: Где вы работали?
Бродский: На заводе. В геологических партиях…
Судья: Сколько вы работали на заводе?
Бродский: Год.
Судья: Кем?
Бродский: Фрезеровщиком.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал, что это дается образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это… (растерянно)… от Бога…
Стенограмма была впервые напечатана дочерью Фриды Вигдоровой в журнале «Огонек» (№ 49, 1988, стр. 26–30) под названием «Судилище». Предисловие написала Лидия Чуковская (дочь Корнея Чуковского), а комментарий — писатель Эдуард Безносов.
Из стенограммы второго заседания
Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?
Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне все было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.
Судья: А что вы сделали полезного для родины?
Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден… я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу, и не только сейчас, но и будущим поколениям.
Голос из публики: Подумаешь! Воображает!
Другой голос: Он поэт. Он должен так думать.
Судья: Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу?
Бродский: А почему вы говорите про стихи «так называемые»?
Судья: Мы называем ваши стихи «так называемые» потому, что иного понятия о них у нас нет.
Сорокин: Вы говорите, что у вас сильно развита любознательность. Почему же вы не захотели служить в Советской армии?
Бродский: Я не буду отвечать на такие вопросы.
Судья: Отвечайте!
Бродский: Я был освобожден от военной службы. Не «не захотел», а был освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни.
Сорокин: Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатываете?
Бродский: Можно. Находясь в тюрьме, я каждый раз расписывался в том, что на меня израсходовано в день 40 копеек. А я зарабатывал больше, чем по 40 копеек в день.
Сорокин: Но надо же обуваться, одеваться.
Бродский: У меня один костюм — старый, но уж какой есть. И другого мне не надо.
Адвокат: Оценивали ли ваши стихи специалисты?
Бродский: Да. Чуковский и Маршак очень хорошо говорили о моих переводах. Лучше, чем я заслуживаю.
Зеленый блокнот с проволочкой, в котором Фрида Вигдорова вела запись суда
Разговоры в зале суда
p.s.
